Иллюстрация: Flame
Requiescat: Глава 1. Неожиданные открытия
читать дальше
Когда Бог, отвернувшись от человека,
Обратился лицом к небу,
А человек, отвернувшись от Бога,
Обратился лицом к Еве,
Казалось, что мир развалился на части.
Но Ворон, Ворон,
Ворон, вцепившись когтями,
Соединил небо и землю.
Тед Хьюз, «Ворон чернее обычного»
Обратился лицом к небу,
А человек, отвернувшись от Бога,
Обратился лицом к Еве,
Казалось, что мир развалился на части.
Но Ворон, Ворон,
Ворон, вцепившись когтями,
Соединил небо и землю.
Тед Хьюз, «Ворон чернее обычного»
Утро, как всегда, началось для Маргариты в душе. Нет ничего приятнее, чем принять душ после тяжелого сна. Вот и сейчас девушка включила теплую, почти горячую воду, и села на дне ванны – так ей нравилось принимать душ, сидя. Вода бежала по коже, заставляя ее дрожать. Можно, конечно, было открыть краны с пеной всевозможных форм, расцветок и запахов, но ненатуральный пенный дух дурманит голову и затуманивает разум. Маргарите этого было не нужно.
Отец не вернулся вчера вечером. Не то, чтобы это было в первый раз и было неожиданностью для нее, она даже знала, где он, и, по желанию, могла узнать, что он думает, но строго-настрого себе это запрещала: мысли – это личное дело. Иногда она, правда, забывала о данном себе обете и читала в чужих головах, но в голову отца залезала крайне редко.
«Но залезала!»
«Но крайне редко…»
«Но ведь залезала же, и не так уж и редко!»
«Зато гораздо реже, чем к другим. Разве нет?»
«Да, но…»
«Но – что?»
«Ничего…»
«Вот и молчи!» - она могла часами спорить с собой на эту тему, но сегодня она слишком устала. Маргарита долго ждала отца, старалась не уснуть и не пропустить его приход (ведь он-то ее всегда дожидался!), пока вдруг не проснулась на кухне, за столом. На часах было 7:15, а отца все еще не было, поэтому она решила пойти в душ, привести себя в более-менее осознанное состояние. И вот она таяла под потоками обжигающей воды и корила себя за то, что не ждала его где-нибудь в комнате, почему и заснула за кухонным столом. А кухня была явно не из благоприятных мест в доме – всю ночь к ней приходили видения, где самые различные люди сидели за тем же иссеченным царапинами дубовым столом и обсуждали разные вещи, какие вы уж точно не будете обсуждать с другом за чашечкой кофе на веранде вашего летнего домика.
Это не были сны, это были именно видения. Маргарита была необычной девушкой, если какую-то ведьму вообще можно назвать обычной. Но именно из-за своих способностей она и вынуждена была вести подобный – замкнутый – образ жизни. Сказать, что у Маргариты был дар, значит, не сказать ничего. Маргарита сама по себе была даром человечеству. «Или его проклятием», - усмехнулась своим мыслям Марго, струйка теплой воды потекла по изогнутым губам.
Она знала и умела многое – об этом позаботился Северус. Но многому, что было в ее власти, он не смог бы ее научить:
Маргарита была провидицей. Поначалу Северус относился к этому весьма скептически, почему-то называя ее Тоже-Мне-Треллони. Однако после ряда случаев, начиная с: «- Где же моя палочка? – Можешь ее не искать: она в кабинете Дамблдора – ты там ее оставил, но Дамблдор случайно спалил ее, когда возрождался Фоукс. – Откуда ты знаешь о Фоуксе, и когда это он успел возродиться? – Он возродится послезавтра… А что такое Фоукс?», и заканчивая тем случаем, когда Маргарита билась в истерике, не пуская его на очередное «безмерно важное» задание Альбуса Дамблдора, что ему пришлось остаться просто чтобы успокоить ее, а на следующий день Дамблдор со скорбью сообщил Снейпу, что весь отряд ауроров, направленный с тем заданием, просто исчез. Да, тогда Северусу было не до смеха (помнится даже, тогда его тело передернуло от чувства полустраха-полуотвращения, которого он позже сильно стыдился, но об этом, естественно, никто не узнал). К тому же, в отличие от Треллони, Маргарита прекрасно помнила каждое из ее предсказаний и видений, - такова была плата за знание.
Маргарита была эмпатом. Другими словами, сверхчувствительной к чужим эмоциям: ее могло буквально раздирать от чужого горя, она могла купаться в эйфории чужой радости, - и со временем она отточила свое мастерство до идеала, как бывает идеальна грань алмаза. Вот в этом ее даре Снейп уж точно не сомневался: он сам был свидетелем того, как ребенок буквально корчился от чужих ощущений, как от боли, ведь тогда она еще не умела управлять своими силами, а для магии мысли нет своей палочки, как для магии действия, чтобы концентрировать ведьмовские способности и управлять ими. Многие волшебники так и не научились управлять магией действия без палочки, так что же тогда говорить о эмпатии? В первые годы Северус проводил бессонные ночи с плачущим ребенком, проклиная и одновременно завидуя магглам, которые никогда не узнают, как страшна бывает магия.
Многие эмоции настолько сильны, что окружающие вещи просто впитывают их в себя и хранят так долгие годы, как в вечной мерзлоте, чтобы в один прекрасный момент обрушить их на ум и сердце эмпата. Поэтому Маргарита не спала в чужих домах: во сне ты не только чувствуешь уже пережитые когда-то кем-то другим эмоции, во сне все они складываются в идеальную картинку прошлого, так как оно было, и так его запомнило место, и ты переживаешь эти отголоски прошлого заново, с не меньшей чуткостью, чем годы, а то и века, назад; проживаешь эти моменты за каждого в отдельности и за всех разом. Иногда это было грустно, иногда девушка чувствовала себя вуайеристкой, но чаще было страшно.
«Ничего, - подумала Маргарита, - Теперь все намного проще».
А еще Марго была злостной нарушительницей правил.
- Ты родилась для Гриффиндора, - часто говаривал Снейп, - Но попала бы точно в Слизерин. И что мне тогда пришлось бы делать, лишать собственный факультет баллов? Серьезный удар по гордости. А если не лишать, ты совсем распоясалась бы. Все-таки судьба благосклонна ко мне, и ты не учишься в Хогвартсе! – в очередной раз он приходил к этому заключению.
Эти рассказы о школе скрашивали ее жизнь и еще больше разжигали интерес к тому миру, что раскинулся за дверью ее дома: толпы людей, снующих по городским улицам – людей не видящих друг друга в своей вечной гонке за ускользающим временем и не понимающих ценности своего неодиночества; хлопанье дверей автомобилей и карет; нескончаемый шум голосов, сливающийся в абстрактную какофоническую мелодию; случайные столкновения и прикасания, мелькание цветных одежд, блеск стекол, запахи пекарен, булочных, кондитерских, лавок маляров, зоомагазинов, - как девушке с душой любознательной Евы противостоять такому соблазнительному искушению? Поэтому иногда тень никому не известной Маргариты ДюПатт замечали на Диагон-Аллее, в окрестностях Хогсмида и даже в маггловской части Лондона. Впрочем, «даже» существовало для Снейпа, у Маргариты же было «только», «пока», «еще», «лишь», да «это была не я!». Ох, и напрактиковался же Северус в Обливиато за эти семнадцать лет! (Оба они пришли к выводу, что Дамблдору об этом лучше не знать. И он не знал. По крайней мере, они на это надеялись).
Еще одно отрицательное следствие эмпатии выяснилось только в переходный период. Девушка чутко воспринимала чужие чувства, но в отместку получила от природы щелчок по носу: ей было крайне сложно справиться с собственными эмоциями (а когда еще эмоции так сильны, если не в переходный период?). И все было бы не так страшно, если бы не одно обстоятельство: Маргарита была ведьмой. Буйство эмоций прямопропорционально отражалось на окружающей обстановке, а именно: стекло билось, предметы левитировали, живность разумно прибегала к отступлению, а Северус тихо сходил с ума в своей лаборатории. Потом с помощью Дамблдора они наложили огромное количество защитных заклинаний на дом, и максимум что можно было сделать с использованием магии в его стенках – это разогреть чашку чая. «Или до полусмерти напугать парочку грабителей-магглов», - с улыбкой вспомнила Марго. Конечно, со временем Маргарита добилась определенных успехов в самоконтроле, поэтому защитные заклинания свели до минимума, а Снейп наконец-то стал проводить ночи не в починке дорогого лабораторного инвентаря, а в сладких объятиях Морфея…
* * *
Маргарита настолько расслабилась под ласкающими потоками воды, что чуть было не пропустила мимо ушей скрип открывающейся двери. Северус вернулся.
- Я дома, - устало и с ноткой раздраженности сообщил неизвестно кому Северус: Марго еще за десять минут до его прихода знала, что он идет, а он прекрасно знал о ее способностях.
- Я в душе, - так же никому ответила Маргарита: шум бегущей воды разносился по всей квартире.
«Хм, он устал, раздражен и… озабочен? Это после очередного-то задания Дамблдора? Нет, вряд ли. Сегодня я убил десяток Упивающихся Смертью. Какая досада. Нет это не в его стиле. Тогда что? Нет, я не буду читать его мысли: это негуманно, невежливо и глупо – он же сам умеет читать мысли, сам меня и учил. Не буду. Читать. Его. Мысли. Не буду много читать его мыслей. Только чуть-чуть, он и не заметит. Так-с, что у нас тут? Ну да, разговаривал с Дамблдором. А о чем же мы говорили с дедулей?…»
- Маргарита!
- Что? – сама невинность и непонятливость. Идеально отшлифованные интонации – следствие долгих лет проделок. Но Северуса этим не проведешь.
- Немедленно прекрати читать мои мысли! Я все слышу!
«Вот, б**!»
- И это я тоже слышал!
«Вот, б**!!!»
- Ты повторяешься.
- Да что, в конце концов, случилось-то? Ты так и будешь молча дуться? – Маргарита не любила, когда ее хватали с поличным.
- Я не привык разговаривать с голыми девицами, - заметил Снейп. У него была странная манера шутить: не смешно, но изящно и ненавязчиво, хотя и до невозможности просто.
- Эй! Между прочим, я в ванной, имею право! - возмутилась Марго.
- Вот выйдешь, и поговорим.
«Так, срочно вспоминай, что ты сделала. «Зонко»? Не-е, об этом он узнает только, если я буду при смерти и начну ему исповедоваться. Так, о магглах-грабителях мы, вроде, уже поговорили. Неужели заметил, что я подменила его трагически-утопшего-в-котле ворона на другого – но точь-в-точь такого же?»
- Фаэтона?! – раздался из кухни пораженный голос Северуса, - Моего Фаэтона?
«Черт! Значит, еще не заметил…»
- Уберись из моей головы!
- Ты первая это начала, - с ноткой ребячества не замедлил ответить Снейп, - Надо же, Фаэтона утопила!
- Ну, не совсем утопила… Я совершенно случайно разбила о него Тигровый Глаз… Кто мог знать, что у воронов такие хрупкие кости?! И, в конце концов, я тоже о нем скорблю, и…
- Ты разбила Тигровый Глаз?!!
«Вырвите мне язык! Ну вырвите мне язык!»
- Так, - вдруг совершенно спокойно сказал Снейп, - Больше ничего знать не хочу! Выходи, мне надо с тобой поговорить.
«Похоже, я тут не при чем», - с некоторым облегчением подумала Маргарита. Многого Снейпу лучше не знать, спать лучше будет. Размышляя, чем же с ней собирается поделиться отец, девушка поднялась из ванны, выключила душ и, опустив мокрые ноги ни мягкий коврик из шкурки какого-то редкого волшебного зверька, стала вытираться. Она постояла несколько минут перед зеркалом, вглядываясь в самое себя. Если бы к ним когда-нибудь заходили гости, они бы вряд ли усомнились в кровном родстве Маргариты и Северуса, - во многом они были похожи. Сейчас ей было еще только шестнадцать (хоть отец всегда и говорил «за все эти семнадцать лет…» ), и фигура ее была наполовину девичья, наполовину – женская, хотя если бы исчезла некоторая скованность и стеснительность, характерная для этого возраста, а природная грация не подавлялась, ее сложение можно было бы назвать идеальным. Она была высокая, - но Северус все же был существенно выше – стройного телосложения, причем усилий никогда к этому не прилагала – лопала сладости, как оголодавший лори – бананы; черные волосы ее опускались гладким покрывалом до середины бедра, как и у Северуса, они отливали синим. «Три чертенка, - усмехнулась Маргарита, - я, отец и ворон. Уже не Фаэтон…». Кожа ее была бледной, так как всю жизнь она прятала ее под длинными платьями и робами, открывающими солнцу только кисти и лицо; кожа, не смотря на это, покрывалась нормальным розовым румянцем, реагируя на температуру окружающей среды и доказывая тем самым свою человеческую природу. Северус тоже был бледнокожим, причем, по тем же причинам, но его кожа от природы была наделена оливково-желтоватым оттенком, что делало черты его лица изможденными и болезненными. По позвоночнику девушки, от шеи к копчику, тянулась ниточка тонких как пух волос, это добавляло ее облику какой-то неожиданной дикости. И вот глаза совсем не походили на глаза отца. Его глаза были узкого разреза, черные, с внезапными всполохами отраженного света, с густыми но короткими ресницами, как бы обводящими и подчеркивающими жесткость и проницательность взгляда – очень красивые для мужчины. А разрез ее глаз был широким, шире миндалевидного, а когда она щурилась или смеялась – в форме заходящего солнца. И они были синими. Не тот бледный цвет, что граничит с серым; синие как темнеющее небо, синие как электрический огонь – она видела его в Лондоне, глубокий цвет, как вода в омуте. Прямой нос с чуть опущенным кончиком, полные, четко очерченные алые губы. «Если бы не глаза, ты была бы похожа на баньши», - сказал однажды отец. «А какие глаза у баньши?» «Черные, без белка. И она плачет кровавыми слезами». Баньши оплакивает человека, когда чувствует его скорую смерть, и когда человек слышит ее плач, он понимает – этот реквием ему.
«Я тоже многое чувствую, - сказала самой себе Маргарита, - И я тоже предвижу смерть. Я - зло». Маргарита с ненавистью смотрела в свое отражение.
- Что же ты за чудовище такое, если целый мир от тебя прячут? – спросила с горечью Маргарита у своего двойника, а двойник с ненавистью воззрился на нее в ответ.
* * *
Северус сидел на кухне, за тем самым столом из древесины двухсотлетнего дуба, Дамблдор говорил, что когда-то этому дереву друиды приносили подношения, под его ветвями они делились древними секретами врачевания и ворожбы, а теперь на его могучем, но уже мертвом, теле режут хлеб. Перед Снейпом стояла чашка зеленого чая, который подозрительно пах бренди, и тарелка с гренками. Напротив стояла чашка горячего шоколада и еще одна тарелка гренок – для нее. Маргарита оценивающим взглядом прошлась по лицу отца, и пришла к нескольким выводам:
а) отцу надо выспаться; хорошенько так, дней пять;
б) разговор с Дамблдором был долгим и на повышенных тонах;
в) этот разговор будет не лучше;
г) гренки давно остыли.
Последний вывод, правда, она сделала уже не по выражению лица Снейпа, а потому что попробовала. Порадовало, что шоколад еще теплый. А вот взгляд у отца совсем не теплый.
- Сев, не смотри на гренки, они уже инеем покрываются.
- Да, нехорошо как-то вышло… - пробормотал Снейп, соскребая льдинки с гренок. Прозвучало это вовсе не так, как если бы он говорил о гренках.
- В чем дело, Северус? – попыталась как можно мягче спросить Маргарита.
- Маргарита, дорогая… - начал Северус.
- Дорогая? Неужели все ТАК плохо? – попыталась развеять тяжелую атмосферу Марго. Не вышло.
- Я полагаю, шутки не уместны, Маргарита, - серьезным по-учительски правильным тоном Северус убил всю ее веселость.
Маргарита промолчала. «Ну, уж если он так полагает…»
- Как ты уже знаешь, у меня был серьезный разговор с Дамблдором. Мы говорили о многом, в том числе и о тебе, - Маргарита задержала дыхание. – Видит Мерлин, я был против, но отговорить Дамблдора – это утопия, - Северус выдержал трагическую паузу и, глядя прямо в глаза Маргариты, сокрушенно произнес: - Ты едешь учиться в Хогвартс!