Requiescat: Предисловие

[floralis]

Вот и начинаем выкладывать фик. Хочу поторопить своих иллюстраторов (вас осталось мало, но вы все так же бесценны).

Автор: Фло Грей
Жанр: angst.
Рейтинг: R (в общем и целом, а дальше посмотрим)
Пейринг: много разных парочек по углам.
От автора: Глав будет немало, 16 уже написано. Также будут и иллюстрации.
Это – нетрадиционная Мэри-Сью, которая, конечно, многое умеет, но мало кого спасет. А впрочем…
Спасибо: Sibila ([e-mail]) за редактирование; Kantaria, Flame и Ксю за первую вычитку и иллюстрации. Люблю вас, девчонки!

Requiescat: Предисловие

…Я еще не рожден; прости меня
За грехи, которые мною мир совершит, за мои слова
Когда они выскажут меня, мои мысли, когда они будут думать меня,
За мое предательство от предателей вдали меня,
За мою жизнь, когда они умертвят ее моими
Руками, за мою смерть, когда они проживут меня.

Луис МакНис, «Молитва перед рождением»

Молодость. Что может омрачать эти прекрасные годы? Годы, когда влюбляешься преданно и «навечно», и не важно, что уже не помнишь, в который раз! Годы, когда твои друзья везде таскают тебя за собой, и на утро ты с трудом вспоминаешь, где же ты был, и почему физиономия, с которой ты познакомился две минуты назад в ванной, так тебе знакома – но зато каким же сюрпризом становится тот момент, когда тебя настигает прозрение, и ты понимаешь: «Боже! Это же я!», а потом: «Боже! Что я делал?!». Эти годы наполнены безрассудством, беззаботностью, безответственностью, и сколько еще этих «без»! Вряд ли, правда, ты понимаешь все преимущества молодости, пока ты юн; нет, это приходит с возрастом. И все-таки лучше этого времени в нашей жизни ничего нет! Когда еще ночи столь же полны жизни и движения? Когда мы мечтаем больше, чем живем, как ни в молодости? Когда свобода кажется ближе? И все же есть один червяк, что обгрызает свободу юности – учеба.

Чьи родители не читали лекций на тему «Учение – наше все!»? Ваши не читали?! Нет, сынок, это фантастика! Самое неприятное то, что к голосам родителей впоследствии присоединяется предательский голос совести, и вот тогда появляются границы, рамки, стенки, не успел оглянуться – а это уже глухой ящик, из которого, как кажется, нет выхода. Ну, что лукавить, щелочку-то всегда можно найти… но любое ограничение давит на пылающее молодое сердце раз в десять больше, чем то есть на самом деле. Такова юношеская философия; у кого-то это на подсознательном уровне, кто-то вполне открыто ее исповедует, однако всеми нами движет примерно один и тот же праведный порыв – оттянуться.

А вот теперь представьте, что ваши родители не только просвещают вас в необходимости обогащения знаний и расширения кругозора, они сами, так сказать, двигатель просвещения.

Мой отец преподаватель (и не из мягких). Естественно, что он хочет, чтобы его ребенок был умнее других детей, или, как выражается мон папа, «придурков несусветных» и «болванов несведущих». Есть правда в семьях и другое начало – второй родитель, который в вашу защиту напоминает супругу о его бурной молодости (в этом месте обычно папа с мамой кидают друг на друга лукавые взгляды, и один из них обязательно слегка краснеет, или не слегка; самый подходящий момент, чтобы удалиться). Но в моем случае этот фактор отсутствует – матери у меня нет. Хм, да и отца, собственно, тоже. Мой отец мне не родной, он даже никогда не был с моей мамой, более того – они даже не были друзьями. Просто знакомые; когда-то – враги, хотя это слишком сильно сказано. В школе у моего отца было мало друзей, его вообще недолюбливали, ведь он был замкнутым и не очень-то стремился сближаться с людьми, а они с ним – тем более. Люди не любят «странных», то есть не похожих на них, а мой отец как раз был непохожим. Не думайте, что со мной он особо разговорчив, и вечера мы проводим в беседе о моих проблемах и его прошлом, вовсе нет. Просто у меня есть свои возможности получения информации…

Да. Образование – первая моя заповедь, данная отцом. «Ну и что, - скажете вы, - Все мы через это проходим, не так уж это безнадежно, есть ведь еще и развлечения». Да, все правильно. Есть и развлечения. У вас. Не у меня. Помните тот ящик? Так вот, чтобы вам было яснее, объясню это так: у всех у нас есть эти ящики (или мы есть у этих ящиков), и у меня, и у вас, и у отца – у всех. Разница такова: ваш ящик прозрачный, стеклянный; мой – высеченный из цельного куска камня: он рос вместе со мной, беря на себя одновременно роль мрачной тюрьмы и роль надежной защитной скорлупы.

Дело в том, что мое обучение проходит дома. У меня нет одноклассников, я не хожу в школу моего отца, редко выхожу из дома – мне запрещено все это. Меня мало кто знает в лицо, а по имени – вообще никто не знает. Нет, мой отец не изверг, и я не наказана. Все это делается для моей безопасности, я это понимаю, я за это благодарна, но легче от этого не становится. Ни мне, ни отцу. Принято считать, что замкнутость и изоляция от общества укоряют человека, как, например, уход в монастырь. Делают тихим и смирным. Скажите об этом моему отцу, и он обольет вас кислотой. В течение семнадцати лет он пытался сделать из меня кроткую овечку, истратил на это все нервы и убил полдома. Ну, то есть, я убила… Тяжелый ребенок, кажется, так это называется. Но ничего не поделаешь. У меня есть своя идеология, и есть свои основания быть такой, какая я есть. И у меня есть правила и запреты, составленные отцом. Ах, как же гадко я себя чувствую, когда нарушаю их! Первые десять минут. То есть не первые, а те самые, когда он меня отчитывает. Это первые лет пять он еще пытался меня вразумить, а когда понял, что я, вообще-то, осознаю всю опасность и рискованность моих поступков, однако не собираюсь подстраиваться под обстоятельства, хоть это и может стоить мне жизни, а то и большего, он сдался. А отчитывания просто вошли в привычку. Выглядит это примерно так:

- Ты опять это сделала, - монотонность голоса, не без усилия поддерживаемая суровость на лице, грусть в глазах. Или просто усталость. Но он бледен, и я ужасно чувствую себя из-за этого.
- Прости, - вполне искренне, а ведь знаю, что через неделю все повторится.
- Ты доведешь меня до гроба. Нет. Хуже. Ты всех нас вгонишь в гроб. Нет, еще хуже – тебе абсолютно все равно, – одна и та же интонация. Нам обоим грустно.
- Мы и так все в гробу, - жизнерадостно, правда?
- Значит, ты из нас душу вынешь, - м-мм, ниже пояса.
Пауза.
- Есть хочешь? – киваю – Пойдем, я гренки сделаю, – ну, разве он не золото?

Сложно назвать это ссорой, однако именно в эти моменты я столько всего понимаю: безрассудность моих поступков; тяжесть ответственности, что лежит на мне и на отце; его любовь ко мне и беспокойство за остальных; и страх. Страх перед тем, что грядет.

По правде сказать, я еще многого не понимаю. Чего-то я просто не знаю. И это тоже для моего блага.

Ах, да! Как же невежливо с моей стороны! Имя мое – Маргарита ДюПатт, а мой отец – Северус Снейп.