Старенькое, кое-кто знает.
Ко мне сегодня заходила бабушка Медея и рассказала о ее пратетке, которая когда-то на спор пошла на костер. Пошла, сгорела. А вечером, когда народ разошелся, она вылезла из пепла и пошла в одно местечко под названием "В замке полоумного графа", небольшой постоялый двор. Там Абигейл - а ее именно так и звали, Абигейл Доррем, - уже ждали ее знакомые корманники с целой связкой кошельков, стащенных у зевак, что пришли поглазеть на сожжение. Но самое интересное, что денег Аби не взяла! Она просто пришла отметиться, что, дескать, сгорела, восстала и даже не плохо выгляжу. Шайка воришек выразила ей свое почтение и уважение, а Абигейл просто любила гореть.
Все это мне напомнило мое старое стихотворение. Впрочем, настроение здесь другое...
...И свет проникает сквозь кости и вены,
Запутался в гладких, прямых волосах...
Я вновь просыпаюсь в заплаканых нервах,
И что-то пустое в упрямых слезах.
Никто не увидит, -
Не скажет: "Не надо!"
Никто не полюбит, -
Не скажет: "Прощай!"
...И свет проникает сквозь кости и вены,
Запутался в гладких, прямых волосах...
А кто-то сказал, что все песни допеты,
И верить, не верить - молчат голоса.
Никто не услышит, -
Не скажет: "Не надо!"
Никто не полюбит, -
Не скажет: "Прощай!"
...И свет проникает сквозь кости и вены,
Запутался в гладких, прямых волосах...
Рубашка расстегнута, падает смело,
Бесстыдно расходится юбки запАх.
Никто не увидит, -
Не скажет: "Не надо!"
Никто не полюбит, -
Не скажет: "Прощай!"
...И свет проникает сквозь кости и вены,
Запутался в гладких, прямых волосах...
И больно тебе, и ты думаешь: "Верно,
Полмира, как я, погибает в кострах".
Никто не увидит, -
Не крикнет: "Не надо!"
Никто не полюбит, -
Не крикнет: "Прощай!"